Движение лишает нас возможности созерцания. Наш кругозор сужается. Сами того не замечая, мы теряем голову, не теряя жизни.
Эстетически наслаждаться бытием можно, только смиренно живя по законам нравственности.
Кто в мире любит своего ближнего, совершает не большую и не меньшую несправедливость, чем тот, кто любит в мире себя самого. Остается только вопрос, возможно ли первое.
Между настоящим чувством и его описанием проложена, как доска, предпосылка, лишенная всяких связей.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Это лирика: гладить мир, вместо того чтобы хватать его... Это еще не искусство. Это выражение впечатлений и чувств — робкое ощупывание мира. Глаза еще мечтательно прикрыты. Но со временем это проходит, а ищущая вслепую рука, возможно, отдернется, словно коснувшись огня. Но все это лишь слова. Искусство всегда дело всей личности. Потому оно в основе своей трагично.
В первый миг испуга нам лезет в голову всякий вздор, но стоит немного подумать — и все становится на свои места.
Франц Кафка, из источника «Замок», 1922
Может быть знание о дьявольщине, но не может быть веры в нее, ибо больше дьявольщины, чем налицо, не бывает.
Чем шире разливается половодье, тем более мелкой и мутной становится вода. Революция испаряется, и остается только ил новой бюрократии. Оковы измученного человечества сделаны из канцелярской бумаги.
Какие страдания не предстоят мне, какие страдания не предстоят ей, их нельзя сравнить с теми страданиями, которые были уготованы нам вместе.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Я обнаруживаю в себе только мелочность, нерешительность, зависть и ненависть к борющимся, которым я страстно желаю всех бед.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Кто отрекается от мира, должен любить всех людей, ибо он отрекается и от их мира. Тем самым он начинает догадываться об истинной человеческой сути, которую нельзя не любить, если предположить, что ты ей соответствуешь.
То, что годится для нас самих, непригодно для других.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Все, что возможно, происходит. Возможно лишь то, что происходит.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Я отделен от всех вещей пустым пространством, через границы которого даже и не стремлюсь пробиться.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Я пришел к выводу, что избегаю людей не затем, чтобы спокойно жить, а чтобы спокойно умереть.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Изгнание из рая в главной своей части вечно. То есть изгнание из рая окончательно и жизнь в мире неминуема, однако вечность этого процесса (или, выражаясь временными категориями,— вечная повторяемость этого процесса) дает нам все же возможность не только надолго оставаться в раю, но и в самом деле там находиться, независимо от того, знаем ли мы это здесь или нет.
Радости этой жизни суть не ее радости, а наш страх пред восхождением в высшую жизнь; муки этой жизни суть не ее муки, а наше самобичевание из-за этого страха.
Актер должен быть театральным. Его чувства и их выражение должны быть сильнее, чем чувства и их выражение у зрителя, для того чтобы достичь желаемого воздействия на зрителя. Чтобы театр мог воздействовать на жизнь, он должен быть сильнее, интенсивнее повседневной жизни. Таков закон тяготения — при стрельбе нужно целиться выше цели.
Как ни работай, все равно не заслужишь права претендовать на то, чтобы все относились к тебе с любовью, напротив, становишься одиноким, для всех чужим, и — всего лишь объектом любопытства.
Франц Кафка, из источника «Описание борьбы», 1904
Совет — трусливое отступление перед будущим, являющимся пробным камнем нашего настоящего. Но проверки боится лишь тот, у кого нечистая совесть. Человек, не выполняющий задачи своего времени. Однако кто совершенно точно знает свою задачу? Никто. Потому у каждого из нас нечистая совесть, от которой хочется убежать — как можно скорее уснув.
Угнетать ближнего куда легче, если ничего не знаешь о нем. Совесть тогда не мучает...
Грешны мы не только тем, что ели от дерева познания, но и тем, что не ели от дерева жизни. Грешно состояние, в котором мы пребываем, независимо от вины.
Я не могу устоять, не могу удержаться, чтобы не восхититься достойной восхищения, и не любить, пока восхищение не будет исчерпано.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1916
Истина неразделима, значит, она сама не может узнать себя; кто хочет узнать ее, должен быть ложью.
Многие так называемые ученые транспонируют мир поэта в другую, научную сферу и добиваются таким путем славы и веса.
Первый признак начала познания — желание умереть. Эта жизнь кажется невыносимой, другая — недостижимой. Уже не стыдишься, что хочешь умереть; просишь, чтобы тебя перевели из старой камеры, которую ты ненавидишь, в новую, которую ты только еще начнешь ненавидеть. Сказывается тут и остаток веры, что во время пути случайно пройдет по коридору главный, посмотрит на узника и скажет: «Этого не запирайте больше. Я беру его к себе».
Это хорошее испытание меры несчастья — дать человеку совладать с собой в одиночестве.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1914
Опасность длится лишь одно маленькое, ограниченное мгновение. За ним — пропасть. Если преодолеешь ее, все станет иначе. Все дело в мгновении. Оно определяет жизнь.
Большинство современных книг — лишь мерцающие отражения сегодняшнего дня. Они очень быстро гаснут. Старое же обнаруживает свою сокровеннейшую ценность — долговечность. Лишь бы новое — это сама преходящность. Сегодня оно кажется прекрасным, а завтра предстает во всей своей нелепости. Таков путь литературы.
Театр сильнее всего воздействует тогда, когда он делает нереальные вещи реальными. Тогда сцена становится перископом души, позволяющим заглянуть в действительность изнутри.
Мы были созданы, чтобы жить в раю, рай был предназначен для того, чтобы служить нам. Наше назначение было изменено; что это случилось и с назначением рая, не говорится.
Между вопрошающим и отвечающим нет расстояний. Никаких расстояний преодолевать не надо. Потому вопросы и ожидание бессмысленно.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1915
В жизни множество преград, и тем они выше, чем выше цели.
Франц Кафка, из источника «Замок», 1922
Есть два главных человеческих греха, из которых вытекают все прочие: нетерпение и небрежность. Из-за нетерпения люди изгнаны из рая, из-за небрежности они не возвращаются туда. А может быть, есть только один главный грех: нетерпение. Из-за нетерпения изгнаны, из-за нетерпения не возвращаются.
Всеми страданиями вокруг нас должны страдать и мы. У всех у нас не одно тело, но одно развитие, а это проводит нас через все боли в той или иной форме.
Нет ничего другого кроме духовного мира; то, что мы называем чувственным миром, есть зло в мире духовном, а то, что мы называем злом, есть лишь необходимость какого-то момента нашего вечного развития.
Только люди, пораженные одним недугом, понимают друг друга.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Надо спокойно разбираться в себе, не торопиться с выводами, жить, как подобает, а не гоняться, как собака за собственным хвостом.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Чем больше ты впряжешь лошадей, тем скорее пойдет дело — то есть не скорее вырвешь из фундамента глыбу — это невозможно, — а скорее порвешь ремни и поедешь весело налегке.
Умереть сейчас значило бы ни что иное, как погрузить Ничто в Ничто, но чувства не могли бы с этим смириться, ибо можно ли, даже ощущая себя как Ничто, сознательно погрузить себя в Ничто, причем не просто в Ничто, а в Ничто бурлящее, чье ничтожество состоит лишь в его непостижимости.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
На самом деле поэт гораздо мельче и слабее среднего человека. Потому он гораздо острее и сильнее других ощущает тяжесть земного бытия. Для него самого его пение — лишь вопль.
Такой ощущение, будто меня связали, и одновременно другое ощущение, будто, если бы развязали меня, было бы еще хуже.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Поэзия — болезнь. Сбить температуру еще не значит выздороветь. Напротив! Жар очищает и просветляет.
Люди очень много и очень громко говорят, для того чтобы сказать как можно меньше. Это очень шумное молчание. По-настоящему существенны и интересны при этом лишь закулисные сделки, о которых не упоминают ни единым словом.
В одном и том же человеке есть опыт, который при полной своей неодинаковости имеет все-таки один и тот же объект, а из этого следует, что в одном и том же человеке не может не быть разных субъектов.
Обычное — уже само по себе чудо! Я только записываю его. Возможно, что я немного подсвечиваю вещи, как осветитель на полу затемненной сцене. Но это неверно! В действительности сцена совсем не затемнена. Она полна дневного света. Потому люди зажмуривают глаза и видят так мало.
Верить в прогресс не значит верить, что прогресс уже состоялся. Это не было бы верой.
Истина — то, что нужно каждому человеку для жизни и что тем не менее он не может ни у кого получить или приобрести. Каждый человек должен непрерывно рождать ее из самого себя, иначе он погибнет. Жизнь без истины невозможна. Может быть, истина и есть сама жизнь.
Зло бывает порой в руке, как орудие; узнанное или неузнанное, оно, не переча, позволяет отложить себя в сторону, если есть воля на то.
Все человеческие ошибки суть нетерпение, преждевременный отказ от методичности, мнимая сосредоточенность на мнимом деле.
Нужно было посредничество змея: зло может соблазнить человека, но не может стать человеком.
Некровавых сказок не бывает. Всякая сказка исходит из глубин крови и страха. Это роднит все сказки. Внешняя оболочка различна. В северных сказках не так много пышной фауны фантазии, как в сказках африканских негров, но зерно, глубина тоски одинаковы.
Творчество для художника — страдание, посредством которого он освобождает себя для нового страдания. Он не исполин, а только пестрая птица, запертая в клетке собственного существования.
Если то, что будто бы уничтожилось в раю, поддавалось уничтожению, значит, решающего значения оно не имело; а если не поддавалось, то значит, мы живем в ложной вере.
В большинстве своем люди вовсе не злы. Люди поступают плохо и навлекают на себя вину потому, что говорят и действуют, не представляя себе последствий своих слов и поступков. Они лунатики, а не злодеи.
Случайностями называют стечение событий, причинность которых неизвестна. Но без причинности нет мира. Поэтому случайности существуют не в мире, а только в нашей голове, в нашем ограниченном восприятии. Они — отражение границ нашего познания. Борьба против случайности — всегда борьба против нас самих, борьба, в которой мы никогда не можем стать победителями.
От зрителя нельзя требовать большего, чем понимания внешней игры.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Между мировосприятием и действительностью часто существует болезненное несоответствие.
Проверь себя на человечестве. Сомневающегося оно заставляет сомневаться, верящего — верить.
Во мне, как и в других людях, есть спокойствие, уверенность, но заложены они как-то навыворот.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Для здорового человека жизнь, собственно говоря, лишь неосознанное бегство, в котором он сам себе не признается, — бегство от мысли, что рано или поздно придется умереть.
Кто познал всю полноту жизни, тот не знает страха смерти. Страх перед смертью лишь результат неосуществившейся жизни. Это выражение измены ей.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Две задачи начала жизни: все больше ограничивать свой круг и постоянно проверять, не спрятался ли ты где-нибудь вне своего круга.
Есть вопросы, мимо которых мы не смогли бы пройти, если бы от природы не были освобождены от них.
Я живу здесь так, словно уверен, что буду жить второй раз.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Индивидуальность писателя в том главным образом и состоит, что свои недостатки каждый прикрывает на свой особый манер.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Чувственная любовь скрывает небесную; в одиночку ей это не удалось бы, но поскольку она неосознанно содержит в себе элемент небесной любви, это ей удается.
Многие тени усопших заняты только тем, что лижут волны реки смерти, потому что она течет от нас и еще сохраняет солёный вкус нашего моря. От отвращения река эта вздымается, начинает течь вспять и несет мертвых назад в жизнь. А они счастливы, поют благодарственные песни и гладят возмущенную реку.
Один утешает другого в надежде на то, что утешение это возымеет обратное действие на него самого, или страстно упивается этим обратным действием.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Истина относится к тем немногим действительно великим ценностям жизни, которые нельзя купить. Человек получает их в дар, так же как любовь или красоту.
Наше искусство — это ослепленность истиной: истинен только свет на отпрянувшем с гримасой лице, больше ничего.
Молодость счастлива, потому что обладает способностью видеть прекрасное. Когда эта способность утрачивается, начинается безнадежная старость, увядание, несчастье.
Если бы возможно было построить Вавилонскую башню, не взбираясь на неё, это было бы позволено.
При известной степени самопознания и при других благоприятствующих наблюдению за собой условиях неизбежно будешь время от времени казаться себе отвратительным.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1914
Истинный путь идет по канату, который натянут не высоко, а над самой землей. Он предназначен, кажется, больше для того, чтобы о него спотыкаться, чем для того, чтобы идти по нему.
Человек не может жить без постоянного доверия к чему-то нерушимому в себе, причем и это нерушимое, и это доверие могут долго оставаться для него скрыты. Одно из проявлений этой скрытости — вера в личного бога.
Борьба молодости против старости, в сущности, лишь мнимая борьба... Старость — будущее молодости, которого она раньше или позже должна достичь. Зачем же бороться? Чтобы скорее постареть? Чтобы скорее уйти?
Счастье исключает старость. Кто сохраняет способность видеть прекрасное, тот не стареет.
Сон снимает покров с действительности, с которой не может сравниться никакое видение. В этом ужас жизни — и могущество искусства.
Зло – это излучение человеческого сознания в определенных переходных положениях. Иллюзия – это, в сущности, не чувственный мир, а его зло, которое, однако, для наших глаз и составляет чувственный мир.
Иметь человека, который понимал бы тебя, — это значило бы иметь опору во всем, иметь бога.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1915
Лгут меньше всего, когда меньше всего лгут, а не тогда, когда для этого меньше всего поводов.
Смерть перед нами – примерно как картина на стене класса, изображающая битву Александра Македонского. Все дело в том, чтобы еще в этой жизни затмить картину своими деяниями или совсем погасить.
Родители, ожидающие от своих детей благодарности (есть даже такие, которые ее требуют), подобны ростовщикам: они охотно рискуют капиталом, лишь бы получить проценты.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1914
Человек, достигший чего-либо путного в малом, так натужно растягивает свой талант на большой роман, что становится тошно, даже если не забываешь восхититься той энергией, с которой насилуется собственный талант.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Решающее мгновение человеческого развития длится вечно. Правы поэтому революционные духовные движения, объявляющие всё прежнее ничтожным, ибо ещё ничего не произошло.
Вероятно, это заключено в природе дружбы и сопровождает ее как тень: один что-либо приветствует, другой об этом же сожалеет, третий просто не замечает...
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Диктуемая чувством и даже разумом задача художника — включить портретируемого в систему собственного художественного видения.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Я был мудрым, если угодно, потому что в любое мгновение готов был умереть, но не потому, что выполнил все возложенное на меня, а потому, что ничего из всего этого не сделал и не мог даже надеяться когда-нибудь сделать хоть часть.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910
Нет обладания, есть только бытие, только жаждущее последнего вздоха, жаждущее задохнуться бытие.
Перо — это только сейсмографический грифель сердца. Им можно регистрировать землетрясения, но не предсказывать их.
Войны еще никогда не изображались правильно. Обычно показывают только отдельные явления или результаты. Но самое страшное в войне — уничтожение всех существующих гарантий и соглашений. Физическое, животное заглушает и душит всё духовное. Это как раковая болезнь. Человек живет уже не годы, месяцы, дни, часы, а только мгновения. И даже в течение мгновения он не живет. Он лишь осознает его. Он просто существует.
Ты можешь отстраняться от страданий мира, это тебе разрешается и соответствует твоей природе, но, быть может, как раз это отстранение и есть единственное страдание, которого ты мог бы избежать.
Сомнения, как кольцом, окружают каждое слово, я вижу их раньше, чем само слово, — да что я говорю! — я вообще не вижу слова, я выдумываю его.
Франц Кафка, из книги «Дневники (1910–1923)», 1910